вознамерился и вовсе погубить несчастных землепашцев, извести их и избавиться, и все ради того, чтобы взять в свой дом в услужение собственно девицу Мари Оно, невесту Жана Ламбена. Разумеется, с грязными намерениями. Да и вообще господин Ришар практикует такое каждый год…
Полковник рассмотрел сквозь пеструю рябь девицу Мари и обнаружил, что жалобщица представляет собой хорошенькую голубоглазую блондинку, белокожую и с румянцем во всю щеку. Некоторую чумазость искупало пышное и плотное сложение — вполне во вкусе местных землепашцев, да и кого повыше. Де Ла Ну и сам не отказался бы от такой служанки, особенно если переодеть ее в будничное платье.
Но каждый год?
Ну не каждый, признается девица Мари, если к себе забирать, а с землей все время так. Если на ком долг, говорит, что выбросит с земли голыми, а не хотите, давайте рекрутов, а если своих нет, давайте, что есть, а бывает, что при жизни отца на детей кабалу пишут, а община молчит, потому что с ними делятся, а вербовщики тоже молчат, им-то все равно, лишь бы рекрут не сбежал, а куда он сбежит, если семья его здесь?
О злоупотреблениях при наборе рекрутов полковник, конечно, знал. Вербовщикам дано было право выплачивать землевладельцам от имени Его Величества долги, лежавшие на рекрутах-арендаторах. При выкупе рекрутов долги, разумеется, возрастали до верхнего предела, а разницу вербовщики и землевладельцы делили между собой. Так же мошенничали с суммой долга на рекруте и общины, владевшие землей, и монастыри, и вообще все, кто мог. Такое положение вещей всех устраивало — и даже Его Величество если и знал о происходящем, то не принимал никаких мер, а просто установил сумму, выше которой казна расщедриваться не собиралась.
Пройти дотошный отбор и попасть в королевские рекруты считалось делом почетным. И все недоимки с семьи снял, и через три года будешь получать жалованье монетой, а оружие, шапку и сапоги получишь прямо сразу, да и повоевать, добыть кое-чего удастся. Опять же, у королевских солдат мясо в котле дважды в неделю, а каши и похлебки — каждый день от пуза…
Но то, что излагала девица Оно, более напоминало работорговлю, и не могло обрадовать полковника де Ла Ну.
C кем такое стряслось? Девица вываливала имена так быстро, что полковник едва успевал запоминать. Получалось много. А почему никто не жаловался? Да как-то… верно, и не думали, что можно. Давно ведь так делается, еще до господина полковника, еще до всего. А раньше ведь хуже было. И денег не платили, и отсрочки не давали — сразу с земли гнали, чтобы с новым арендатором повыгодней ряд заключить, и если хотели девушку взять, брали да и все, а если семья из должников, так оно даже за милость считалось. На что ж теперь жаловаться? Это она пошла, потому что ей без Жана никуда, а его угонят, а вернется когда еще, и если вернется, на нее не посмотрит.
Выслушав все это, полковник накрепко задумался. Девицу он отправил домой без каких-либо определенных обещаний — местным арендаторам палец в рот положи, откусят и руку, и голову, — а сам принялся уточнять сведения. Для начала о самой Мари Оно. Семейство было небогатое. Землю арендовало только под дом и огород. Сестра Мари, горбатая Жанна, слыла отличной прядильщицей овечьей шерсти, сама Мари работала на огороде и брала стирку в господском доме. Еще в семье имелся отец, слегший после тяжелой лихорадки, и незамужняя тетка матери, подслеповатая и глуховатая старуха лет пятидесяти. Поговаривали, что вся семья погрязла во франконской ереси. Красотку Мари называли вертихвосткой. Противоречия в этих утверждениях не видели. В общем, вполне почтенное по местным меркам было семейство.
Во-вторых, Мари Оно последние несколько месяцев «ходила» с ламбеновским Жаном и зайти у них могло далеко, что не смущало здесь даже еретиков, потому что это благородным господам важно знать, чей ребенок, а на земле важнее — легко ли рожает, много ли, хорош ли приплод. В-третьих, последние дни Жан ходил боком и смотрел странно. А в-четвертых, господин де Эренбург действительно решил, что его восстановившееся в количестве семейство нуждается в дополнительной прислуге.
Все это де Ла Ну счел достаточно достоверным. Оставалось только поинтересоваться у кого-то из семьи Ламбен, что они-то обо всем этом думают. Хотя что уж они могут думать? По всей Аурелии задолжавших сгоняли и хорошо еще, если позволяли продать новым арендаторам хоть часть орудий труда. Чаще все, что было в доме, попросту отбирали в уплату долга. Земля и года не стояла без обработки. На место согнанной семьи быстро находилась другая. Изгнанные шли в батраки или просто пополняли ряды нищих бродяг. На севере они еще и пытались бежать во Франконию. В обязанности де Ла Ну входило ловить беглецов, но к этой части своей службы он относился крайне нерадиво. Нерадивостью его не попрекали: поставь котел на слишком большой огонь, закрой его слишком крепкой крышкой — и хорошо, если получишь только мятеж.
Прежде чем говорить с Ламбенами, полковник послал офицера для поручений проверить список, составленный со слов Мари. И совсем задумался. Список подтвердился, можно сказать, весь. У этого двое сыновей в рекрутах, а землю купила община, у того дочери уехали в город в прислугу, а денег домой что-то не шлют, у этих, не арендаторов, владельцев наследственных, заложенную землю с согласия общины выкупили, большей частью в уплату долга, самих выбросили. На новом месте младшего сына в армию забрали.
Выяснилось даже, почему господин Ришар вдруг испытал потребность в продаже земельного участка. После того, как принц Клавдий публично пообещал не оставить милостью новообретенного приемного сына Отье Ришара, а потом еще и подтвердил, что будет рад видеть мальчишку в своей свите, приемного отца одолели новые амбиции. Взыскующий лучшего для своих чад господин де Эренбург решил отправить второго из собственных сыновей в Орлеанский университет, изучать теологию — явно и несомненно надеясь, что далее при помощи принца и принцева дядюшки выхлопочет ученому богослову неплохой приход поблизости, и это только начало. Для этого похвального плана требовалось наличное золото: часть платы за обучение можно было вносить всяким товаром, но часть — непременно в монете.
По мнению де Ла Ну, любое хозяйство Аурелии, хоть мелкое, хоть огромное, задыхалось без достаточного количества денег в обращении. Расчеты здесь уже начали вести в серебре, но даже оговоренную стоимость аренды выплачивали обычно урожаем, скотом или работой.
Мнение де Ла Ну, к сожалению, ничего не решало — а законы
